Песнь о любви, которая сожгла Мир

deep redd

Трижды прозвучав, горе и отчаяние призовет в этот мир зло, которое поглотит порядок Рун Мидгарда. Любовь твоя почернеет, круг замкнется и, заключенная внутри, ты познаешь вечные муки. Добившись своего, ты лишишь всего других. – Скрипучий голос старухи утихал, мутные глаза, яростно впивавшиеся в кристальный шар, закатились и тело, закутанное в потрепанные лохмотья, иногда напоминающие платье, осело на стуле, дыша тихо, но жадно как в предсмертной агонии. Черепки животных, засушенные травы и непонятные сосуды с жидкостями давили и угнетали. Запахи травяных настоев окутывали туманом, и вгоняли сознание в дурман. Маленькая девочка с золотистыми кудрявыми волосами, ниспадающими на ворот ее бирюзового летнего платья с кружевным подолом, сидела напротив оплывшего тела, вцепившись подрагивающими ручками в дубовую резную столешницу. Лицо ее было бледно, губы подергивались, судорожно сжимаясь. Лучезарные глаза влажно поблескивали, выдавая состояние близкое к истерике или обмороку. Тишина, размерное дыхание старухи нарушил всхлип - один, другой и вот уже рыдая навзрыд, девочка соскакивает с высокого стула и бросается к выходу из перекосившейся лачуги на окраине Моррока, бегом направляясь в центр города в замок своего отца, семеня ножками и сжимая в руках свою перламутровую шляпку.

Тихий шум листвы летнего сада заглушал голоса, и лишь дуновения ветра разносили обрывки горячих фраз, звучавшие из Ее уст:

Я люблю тебя…только тебя и никого другого – Свет луны, падающий на Ее лицо, придавал благородным чертам мраморный оттенок, и лишь мокрые звезды на ее щеках поблескивали, отражая лунный свет, стекая по лицу и оставляя после себя влажные дорожки горечи и обиды. Она нежно прижалась к нему, оказываясь в тени листвы, окутанная сумеречными тенями и почти осязаемым ореолом желания. Глаза ее закрылись и губы потянулись навстречу Его губам. Руки Его нежно коснулись точеного стана, затянутого в тугой корсет, под пышным бальным платьем, едва касаясь, прошлись по талии и, казалось сейчас, они должны заключить Ее в страстные объятья,… но замерли на плечах, останавливая Ее движение. Гримаса боли исказила Его лицо, и сдавленный голос был едва слышен:
Я не могу быть твоим…Я не могу быть с тобой. Есть сотни причин против этого и лишь одна за. И ее недостаточно. Ты знаешь это, мое сердце тоскует. Прости. – И мужская фигура, одетая в легкий праздничный кафтан, подобрав лежавшую в листве неподалеку лютню, медленными шагами направилась в сторону цветистой арки, отделяющей летний сад от дворца замка, наполненного гостями. Завидев выходящую фигуру, статные дворцовые рыцари разразились криками, огромные кубки двинулись навстречу друг другу и столкнулись со звоном, слегка расплескав через края хмельное вино, остатки, направляя навстречу утробе их владельцев. И несколько сот голосов грянуло:
За Лираиду! Наследную принцессу Моррока и Ее избранника Сэра Жерара.
Менестрель, застывший в садовой арке грустно улыбнулся, тронул пальцами струны, разливая по площади нежные аккорды своей лютни и, дождавшись, когда все затихнут, запел….

Зорко шел лестной тропинкой, тихонько насвистывая себе под нос незамысловатый мотивчик. День выдался просто замечательным – сегодня он и его ребята застали небольшой караван, вышедший из Моррока по направлению Пайона. Торговец поскупился на охрану, хотя вез груз драгоценных камней, раздобыть которые можно было только в Морроке, и которые весьма ценились по всему Рун Мидгарду. Улов был более чем хорош, его ребята будут щедро награждены. Часть денег он отдаст в местную церковь, которая раздаст деньги нуждающимся людям. Год выдался очень голодным, торговцы жиреют, а ремесленники, тем временем, подтянув пояса, за гроши делают огранку алмазам и брильянтам, на которых наживается знать. Одного такого хватило, чтобы кормить семью ремесленника не один год! – яростно махнув рукой и грязно выругавшись, он направился к неприметной полянке окруженной большими дубами, где должен был встретить ее. Сегодня он сделает ей предложение! Пусть он просто разбойник, а она принцесса правящего рода! Народ любит его, он, пусть и своими методами, поддерживает окрестных жителей, пощипывая проходящие караваны. Он спас не одну сотню жизней от голодной смерти. Чем он ей не пара? – С этими мыслями, поигрывая дорогим кольцом в руке, молодой разбойник приближался к заветной поляне…..

Отец выдает меня другому.. – слова как молния разили в самую сущность, круша мечты и надежды юноши. Гнев и отчаяние разбирали его на части, съедая и сжигая его изнутри. Политический брак! Что может быть хуже, чем отдать свою дочь за знатного Геффенского барона ради союза? Что значит безопасность города и сломанная жизнь человека? Кто дал ему право решать…
Ты знаешь, что мы должны быть вместе, я буду твоей, если ты сможешь избавить меня от этого тяжкого бремени – Она плакала и прижималась к нему, а он твердо решил в тот момент – Я смогу и в этот раз, я преступлю закон еще и еще, чтобы сделать этот несправедливый мир лучше.

Жерар тосковал, разглядывая растущую луну на чистом звездном небе. Здесь даже небо не такое как там… Вдали от дома ему всегда становилось не по себе. Он так привык к родным просторам Геффена, к своей Гильдии Кузнецов, которую возглавлял и простой, тяжелой работе кузнеца, что временами совсем забывал о том, что является благородным и что его семья королевских кровей. Боевые походы - вот та отдушина, которая позволяла ему не захлебнуться в дворцовых интригах его Матери. Решение о браке он воспринял стойко, в конце концов, он не имел ни возлюбленной, ни даже тайных привязанностей, а мать обещала дать ему больше свободы, если он исполнит свою главную роль. Главная Роль – она так и сказала, какая жестокость, как будто пешки в шахматах…Но все равно - он сможет вернуться к любимому искусству молота и наковальни, творить шедевры оружейного ремесла и возможно когда-нибудь его признают великим мастером!
Услышав шорох за своей спиной, Жерар встрепенулся и привычным жестом, выхватывая боевой молот, с которым не расставался даже когда спал, нанес удар с разворота за спину, поворачивая корпус и готовясь встретить врага. Но вместе с этим удивленно увидел тень, ныряющую ему под руку, и ощутил каленую сталь дамаскуса вгрызающуюся в его плоть аккурат между ребер. Надсадно выдохнув и выронив из рук молот, он упал на колени, вцепившись руками в своего убийцу. Зорко с силой повернул кинжал, распарывая грудину, и потянул назад, открывая дорогу фонтанам крови, бьющим через кровостоки на лезвии оружия. Грузное тело Жерара начало заваливаться набок, но Зорко прижал его к себе и прошептал на ухо умирающему: - Ты должен умереть, ты препятствие между мной и моим счастьем. Лира никогда бы не стала твоей душой, как бы страстно ты ее не желал, грязная Геффенская свинья. Сдохни же.
В ответ он услышал лишь хриплое проклятие, которое потонуло в булькающих звуках идущей ртом крови. Агония длилась недолго, и вскоре молодой кузнец затих. Ветер колыхал тяжелые бархатные шторы на открытых окнах, края которых касались растекающейся по полу крови и были окрашены в багровый цвет. Яркая луна усмехалась над страданиями людей…
Возвращаясь домой, Зорко был поглощен своими мыслями, которые вопили о том, что решение его было опрометчивым. Что-то сегодня было не так, как всегда. Что-то большое и черное родилось, когда он вогнал свой дамаскус под ребра этого человека. Занятый этими мыслями он не заметил, как подошел к своему дому, на окраине Моррока. Не размышляя привычным движением, открыл дверь, ступил за порог и начал снимать забрызганную кровью накидку. Скрип метала, и зажегшийся свет привлек его внимание и, обернувшись, он увидело внутри дома четырех тяжелых крестоносцев в цветах и с геральдикой Королевской Гвардии на доспехах. За его столом сидела Она. Глаза ее были полны печали и сожаления. Гвардейцы, обнажив мечи, двинулись на него, а Зорко стоял и не мог пошевелиться. Разум его уже все понял, но сердце отказывалось принимать это. Оно билось все чаще, нагоняя кровь и казалось, лопнет от отчаяния. Тяжелый удар меча плашмя в висок вышиб его сознание, бесчувственное тело мешком повалилось на пол прихожей.

Тонкие аристократические пальцы выводили пером вензеля букв на белом листе. Лираида отодвинула письмо от себя и облокотилась на резную спинку кресла. В душе ее горел огонь, огонь любви в котором сгорало вчерашнее сожаление и печаль. Вздохнув, девушка отодвинулась от стола, свернула листок трубочкой и, достав из клетки почтового голубя, аккуратно прикрепила к его ноге записку. Голубь поворковал на подоконнике, взмахнул крыльями и выпорхнул в открытое окно.
«В полночь на крыше центральной башни» - гласила записка, что нес голубь. Нес привычным маршрутом в привычное место.
Девушка, убрала письменные принадлежности в стол, и, провернувшись на каблуке перед зеркалом, выпорхнула из комнаты. На улице по направлению к центральной площади стягивался народ. Зеваки из нижних районов перешептывались, слухи и сплетни множились со скоростью света. В центр тянулись богатые дворянские кареты, грязные торговые повозки и пеший люд от мала до велика.

Властью данной мне богом нашим, и правящей Династией признаю тебя, Зорко Церий, виновным в разбойных нападениях на торговые караваны, отнятии жизней и различных ценностей у почтенных граждан нашего города и городов Торгового Альянса, а так же в отнятии жизни Посла Геффена, почтенного Сэра Жерара Гронета, избранника Принцессы нашей Лираиды Алонской. Признаю тебя виновным и приговариваю к лишению жизни через отсечение головы! – По толпам народа пробежал недовольный ропот, толпа подалась вперед и стражники с большим трудом удержали помост в оцеплении. То и дело раздавались нестройные крики, люди волновались. Знать, завидев такие изменения в настроении спешила скрыться в каретах и покинуть площадь, оставались лишь самые смелые или те, у кого желание узреть казнь именитого разбойника превышала волнения о собственной безопасности.
Зорко сам опустил голову на большой дубовый пень, поверхность которого была окроплена багровыми засохшими пятнами и испещрена зарубками от тяжелого двуручного топора палача. Посмотрел в пустую корзину, которая станет следующим пристанищем его буйной молодой головы и, взглядом отыскал балкон центрального замка. Она была там и смотрела прямо ему в глаза. Что в них было понять он так и не смог – Жалось? Грусть? Обида? Любовь?
Будь ты про…. – закончить он не успел, тяжелый топор, описав дугу над головой палача опустился на его шею – раздался хруст, и мерзкий чавкающий звук с которым лезвие топора достигло основания пня. Тело Зорко, напрягшись на мгновение, обмякло, голова с тяжелым стуком упала в корзину. Левая рука, сжатая до этого в кулак раскрылась и в наступившей тишине все увидели выпадающее на помост колечко, которое, блеснув на солнце, со звоном проскакало по доскам и, упав на мостовую, закатилось в водосточную решетку, навсегда поглощенное бурным и мутным потоком воды. Одновременно с падением кольца большой камень вылетел из толпы и, угодив в висок палача, оборвал его жизнь столько же стремительно, сколь вода историю кольца. Огромное тело еще не коснулось помоста, а людской поток с криком обрушился на крестоносцев, сминая их тяжелые бронированные тела под ужасающей хаотичной живой массой отчаявшихся людей…Началось восстание.

С высоты птичьего полета город представлял собой один сплошной пылающий адским огнем камин. Здания горели, лавки торговцев были разбиты и разрушены. Обезумевшие люди тащили все ценное, только затем чтобы бросить это за углом и вцепится во что-то новое, потеряв свою жизнь в алчности и пороке. Насилие и полная анархия заполонила город, гвардейцы были смяты обезумевшей толпой и остатки гарнизона, отступивши, заняли подходы к замку, обороняя знатных особ, укрывшихся там. Постепенно эти заслоны прогибались и сминались – люди с пеной у рта бросались на мечи и штыки, образуя вал из живого и мертвого мяса которое просто давило солдат, топтало их и размазывало по каменной кладке стен.
Два силуэта стояли на узкой крыше самой высокой башни Моррока, освещаемые полной луной и отблесками огня, скакавшими в безумном танце по всему городу. Снова вдвоем, как тогда в саду. Но нет больше тишины, сумерек и прохладного ветра, развивающего Ее горячие слова. Кругом ад и они в его эпицентре. Она снова пылко прижимается к нему и шепчет: – Теперь я твоя, твоя и только твоя. Больше нет преград на пути к нашему счастью. Я…я уничтожила их всех своими руками… Я сама проложила дорогу нам двоим…Люби меня, Любиии меня, я душу дьяволу отдам лишь бы быть с тобой…
Он смотрел на нее черными, как ночь глазами в которых отражались огни разрываемого отчаянием города. Ослабевшие руки тряслись и дрожали, обнимая ее. Он опустился на колени перед ней и, уткнувшись лицом в подол ее платья, тихо прошептал:

Душа твоя чернее ночи….
Дыхание его становилось все тише и тише и, наконец, она услышала, что он совсем перестал дышать, руки его бессильно повисли вдоль тела. Полная луна ярко светила, усмехаясь людскому отчаянию. Стоны, крики и звуки предсмертной агонии разносились под небом, накапливаясь и, казалось, накопившись, они взорвутся, разорвав небо на клочья. Надсадный женский крик полный боли разорвал ночь смерти:
-Я хочу, чтоб этот Мир сгорел!!!
Истерично крича, Лираида вцепилась в свое лицо ногтями и кровь, брызнувшая из ран, смешалась с ее слезами, стекая по лицу и шеи мутной темно красной жидкостью. Медленно, словно наслаждаясь моментом, струи горя, прошли по ее рукам и начали капать на камень башни, растекаясь в стороны и становясь больше, как будто зажигая новую звезду на каменных плитах крыши. Лира перестала чувствовать боль, перестала слышать свои крики и крики умирающего города. Оторвав руки от лица, и подняв глаза, она увидела, как рука сидящего на коленях менестреля дрогнула, медленно потянулась к лежащей рядом лютне и коснулась струн. Звук, родившийся от этого прикосновения, разошелся, казалось, по всему небу. Он поднял голову, посмотрел на нее, и она не смогла его узнать – волосы были седыми, лицо резко похудело и приняло серо-синий оттенок. Тело как-то вытянулось и стало сутулым, потеряв былую грацию. Он встал с колен, подошел к ней и взял ее лицо в свои руки, холодные как лед. Звук лютни все еще звучал в ее ушах, гипнотизируя и лишая возможности думать и двигаться. Лира стояла прикованная к его взгляду, черному как бездонный колодец. И она услышала его голос, бесцветный голос с Другова конца жизни: - Ты получила что хотела. Ты станешь моей женой, Королева Отчаяния.
Звук лютни резко оборвался и тут же возобновился вновь, сплетаясь в мрачные минорные звуки вальса. Менестрель взял ее в свои руки и, не отрывая взгляда, закружил в танце.
Город горел, люди страдали и умирали, наполняя воздух вокруг башни почти осязаемой болью, звуки вальса становились все громче и заполняли собой все до горизонта. Два силуэта на крыше гибнущего города кружились в последнем танце этого мира, мира которому суждено Измениться. С каждым тактом вальса и витком танца черная пара силуэтов приближалась к краю башни, пока на развороте вальс не унес их тела за пределы пола. Оба они улыбались.

Постой, Уважаемый. Где ты услышал эту балладу? Руины Моррока почитай, как шесть сотен лет стоят, а моя таверна на окраине досталась мне от отца, а ему от его отца, но я никогда не слышал ничего подобного.
Путник лишь улыбнулся на вопрос, поправив неуклюжим жестом, прядь толи грязных, толи и впрямь серых волос, допил вино из своего бокала и, расплатившись, ушел в темноту ночи.
Говорят в полнолуние люди, случайно забредшие близко к Руинам иногда видят свет в окнах разрушенных башен и тени на стенах, кружащиеся в быстром танце. Говорят, когда люди решаются на все они слышат звуки лютни, играющей в ночи и тихое женское пение. Говорят, они слышат «Песнь о Любви, которая сожгла Мир»

(c)06.05.08

GingerAle

Хорошо. Есть некоторые мелкие косячки(вроде пальцев, которые выводят вензели), но в целом - хорошо читается, и вообще - приятственно. Вспомнила почему-то "Любовника смерти" Акунина

deep redd

Акунина не читал)
косячки буду править еще. терпения не хватает дождаться полного редактирования, так что уже на месте делаю после выкладки)

Тэнчи

В целом кошерно )

EtcOS

Дим, честно скажу не осилил) но за то что стока написал уже респект